Даша набрала её номер.
— Мам?..
В трубке тяжело вздохнули.
— Даш, какая «мама»? Просто Света.
— Извини, — ответила Даша и, помолчав, добавила: — Завтра у меня выемка.
— Молодец, горжусь тобой, — сухо сказала Света. — Всё нормально? Ты мне не звонила, наверное, лет сто. — Она усмехнулась удачной остроте.
— Ты любила меня? Когда я была ребёнком? — выдохнула Даша и тут же смутилась.
Света помолчала.
— Это было так давно… Что с тобой вообще такое? — Мать перешла в наступление. — Годами не звонишь, внезапно объявляешься и сразу такие вопросы. Понимаю, ты нервничаешь перед операцией, но поверь мне, там нечего бояться. Ты даже ничего не почувствуешь.
— Ответь на вопрос.
— Такие разговоры вести неприлично, нас могут услышать.
— Ответь! — выкрикнула Даша.
— Любила, дурёха! — Света осеклась. — И сейчас люблю. Но времена изменились, отношения тоже. Мы одинаково молоды, почему бы не стать подругами? Порой я ощущаю себя моложе собственной дочери: у меня активная насыщенная жизнь, а ты обложилась книгами и заперлась в четырёх стенах.
— Ты не хотела бы вернуться в то время? — будто не слушая мать, спросила Даша.
Света сдалась.
— Знаешь, я бы променяла вечную молодость за возможность понянчить внуков или вновь подержать на руках маленькую тебя… Но это всего лишь мечты, не более. А теперь обещай мне больше не заводить такие разговоры. Обещаешь?
Даша промолчала.
— Я замуж выхожу, — внезапно сказала Света. — Долго думала, говорить тебе или нет: ты так болезненно реагируешь на перемены. Не принимай всё так близко к сердцу — мой тебе совет. Приходи на свадьбу в следующую субботу, к тому времени уже оклемаешься. Центральный ЗАГС в десять утра. Буду ждать.
Связь прервалась.
Каждый предмет в комнате пропитался треклятым ароматом лаванды.
Даша умыла лицо и, подумав, забралась в ванну. Умный аппарат поддерживал комфортную температуру воды, но Даша никак не могла согреться, маленький очаг в животе забирал у неё всё тепло. Округлый холмик едва выступал над водной поверхностью.
Запах лаванды стал невыносим, и Даша вышла в коридор. Приглушённые звуки из соседних палат разбавляли тишину. Тихо бурчал телевизор, шипела вода, вдалеке звенели кастрюли. По больничной кишке прокатился смех.
Когда-то здесь был родильный дом.
Даша украдкой заглядывала в приоткрытые двери: лица женщин светились спокойствием, кто-то трепался по скайпу. Почему же её сердце было не на месте?
Среагировав на движение, стены перекрикивали друг друга:
«ЭМБРИОН — БУДУЩЕЕ НАРОДА!»
«Создадим дорогу в вечность сегодня!»
Счастливые лица будто сошли с агитплакатов давно почившего государства — ретро было в моде: и в одежде, и в голове.
«Исполняй свою роль — вместе достигнем прогресса!»
Коридор окончился. Даша повернула направо и поднялась выше. Второй этаж предназначался для персонала, но, ведомая любопытством, она уже не могла остановиться. Здесь тоже было пустынно, тишину нарушало гудение старых ламп, освещавших одинаковые серые двери; свет одной из ламп истерично бился в припадке. В белом больничном свете всё казалось вырезанным из картона.
Даша пошла на чей-то голос.
За матовым стеклом двери она увидела женщин в белых халатах. Рыжая, чьи кудри выбились из-под шапочки, переговаривалась с черноволосой с длинной косой. Обе были молоды, но невзрачны. Они не заметили испуганной женщины в ночной сорочке, пристально наблюдавшей за ними из коридора. Черноволосая подала рыжей большую банку — Даша хранила в таких крупу, — в жидкости плавало нечто, напоминавшее лысого котёнка. Рыжая надела перчатку, запустила руку в банку и вытащила бездыханное существо.
Даша прикрыла рот, чтобы не вскрикнуть, — маленький человечек с тёмно-бордовой кожа, на круглом черепе — редкие тёмные волоски.
Рыжая положила кроху в прозрачный короб и брезгливо тряхнула рукой в перчатке. Черноволосая подала скальпель и смазала тельце спиртом. От резкого запаха, сочившегося сквозь закрытую дверь, Дашу замутило. Рыжая, умело орудуя пальцами, доставала из маленького надреза блестящие словно игрушечные органы — и раскладывала по чашкам Петри. Черноволосая кромсала кукольное сердце ножницами. Даша молилась, чтобы происходящее оказалось лишь странной игрой.
В животе что-то изменилось. Её изнутри тронул кончик птичьего крыла — плод впервые шевельнулся.
— Ох! — не сдержалась Даша и положила ладонь на живот.
Рыжая вскинула голову и подошла к двери. От её перчаток по косяку потянулись ниточки крови.
— Вы что-то ищете? — спросила рыжая, уставившись на голые плечи незнакомки.
Невысказанный ответ оглушил Дашу. Всё то время, пока она наблюдала за омерзительной картиной, внутри неё зарождалось и крепло решение, и теперь оно наконец облеклось в слова.
— Я ищу главного врача, — спокойно ответила Даша.
— Кабинет двести восемнадцать. Прямо по коридору, потом налево. — Рыжая в последний раз окинула Дашу подозрительным взглядом и вернулась к работе.
Даша вошла без стука. Главврач казался её ровесником, лишь тёмные усы придавали ему солидности да ещё глаза — серьёзные глаза, повидавшие многое. Взгляд всегда выдаёт истинный возраст.
— Зачем пришли? — Врач не скрывал раздражения: Даша застала его в разгар трапезы.
— Что вы с ними делаете? — Голос Даши дал слабину, она прочистила горло. — С эмбрионами.
— Обеспечиваем ваше бессмертие, милочка. Измельчаем органы и ткани, из эмбрионального материала получаем фетальный субстрат, выделяем клетки, замораживаем и развозим по клиникам. Чтобы когда ваши теломеры не достигли критически малой длины, организм не решил: а давайте отключим эту старую развалину. — Он проткнул вилкой кусок мяса и отправил в рот.
Дашу вновь замутило. Пользуясь достижениями науки не задавая вопросов, она тоже была виновна.
— Я хочу его оставить.
Врач поперхнулся и отодвинул тарелку с недоеденным ужином.
— Вы что, рожать собираетесь? — Он с трудом проглотил застрявший в горле кусок.
— Да, я так решила, — Даша вскинула подбородок. Она не узнавала себя: она, обычный оператор бухгалтерской системы, бросает вызов устоям общества, совсем как в тех фильмах, которые в последние месяцы настойчиво предлагал ей к просмотру домашний кинотеатр.
— Погодите. Для начала представьтесь, милочка. Меня зовут Фёдор Иванович Касапин, а вы…
— Гебурт Дарья Петровна.
— Так-так, посмотрим, — Касапин защёлкал клавишами. — Сто третья палата, назначения… Ничего не понимаю, блокатор окситоцина вам прописали на раннем сроке. Вы ходили на уколы?
— Мне об этом не говорили, — смутилась Даша.
— Ясненько, — протянул Касапин. — Сколько раз я просил усилить контроль… Сейчас всё исправим, возвращайтесь в палату.
— Нет. Вы отмените операцию и не будете разглашать причину. Я собираюсь уйти отсюда, и ребёнка вам не отдам.
— Это ещё не ребёнок, милочка, это плод. Не человек, не член общества. Лишний рот. Обуза, в том числе для вас. Вы ведь в курсе, что роды законодательно запрещены уже двадцать лет? Жаль, что запрет опоздал: у нас перенаселение — сорок миллиардов голодных ртов, есть приходится откровенную дрянь из водорослей и собственных фекалий — представляете, что будет, если все начнут рожать? На Марсе мёрзнуть желающих мало, да и скука там смертная, на Луне склад Амазона, а больше нам с этого треклятого шара деваться некуда. Как вы собираетесь растить его, в каких условиях? Для детей в этом мире ничего не осталось. — Даша не выдержала взгляда врача и опустила глаза. Он был прав; немыслимо, невозможно, но именно об этом кричало её сердце.
— Советую вам успокоиться, дождаться операции и радоваться, что вы приняли верное решение. — В голосе главврача слышались отеческие нотки. Известно ли ему, что значит быть отцом?
Даша вышла из кабинета и без сил прислонилась к стене. Из груди волной поднимались рыдания.
Касапин за дверью заговорил:
— Милочка, блокатор окситоцина и нейролептик в сто третью. Срочно.
Она побежала. Добравшись до палаты, накинула халат и стала рассовывать по пакетам разбросанные впопыхах пожитки. Домой она не вернётся, где-нибудь переждёт, а когда всё уляжется, придёт за вещами. Или достанет новые. Сбежит в лес, сколотит хижину и вырастит его, чего бы это не стоило.
В суете она не услышала шагов сестры. Дверь хлопнула — Даша вмиг обернулась. Толстая баба приближалась к ней с пистолетом для инъекций и натянутой улыбкой, заполнив собой дверной проём. Даша обречённо села на кровать.
— Поднимайте халатик, сейчас поставим вам укольчик, — ворковала сестра.
Не дождавшись ответа, она оголила жертве бедро и нацелилась иглой в белую кожу. Даша вскинула руку и сжала сестре запястье — та не успела раскрыть рта, как Даша приставила к её ноге пистолет и с силой нажала на курок. Сестра вскрикнула и замолкла, её толстые губы приоткрылись, и грузное тело рухнуло на кровать.
Даша влезла на подоконник и спрыгнула в траву. Она тут же замёрзла, холодный пот заструился по спине.
Под натиском ветра облака сбивались в стада и темнели густой синевой. Даша выбежала за ограду и вспомнила, что не взяла вещи и так и осталась в халате и домашних тапках. Она заревела от бессилия. Её никто не преследовал, но это был лишь вопрос времени. Они непременно узнают о нападении на сестру и побег из клиники, придут и заберут ребёнка силой.
Живот пронзила острая боль, он отяжелел — Даша словно несла в себе увесистый камень. Она продолжала бежать, дыша ртом, как измученная собака, и гладила маленький холмик, стараясь вернуть ему мягкость. Голова закружилась, и она уже не в силах была отгонять непрошенные мысли.
«Сейчас, сейчас всё закончится. Я упаду, и они добьются своего. Я его потеряю… Мамочка, мамочка, помоги…»
Впереди забрезжил свет — коттеджный городок разбавлял иллюминацией сгустившуюся тьму. Тучи прорвались: капли дождя зачастили, превратились в холодный душ. Мягкие тапочки Даши беспомощно чавкали по грязи, ноги и руки оледенели. Она посмотрела на себя со стороны и ужаснулась: мокрая, жалкая, бездомная.
Потерявшая роль.
Она больше не могла передвигать ноги. В доме на окраине городка было темно, на стенах не видно вездесущих камер. Даша рискнула и постучалась в дверь. Нет ответа. Она дёрнула ручку и вошла. Внутри было сухо и тепло, никакой мебели, несколько окон заколочено досками, с потолка свисали провода. Даша скинула мокрую обувь и ступила на голый бетон.
У дальней стены во тьме кто-то шевельнулся. Сердце Даши бешено заколотилось. Неужели они повсюду?
Тёмный покров откинулся, и на неё уставились блестящие глаза. Даша подошла ближе, женщина поднялась во весь рост: смуглая кожа, чёрные волосы собраны в небрежный пучок, длинные пряди сдали на лицо. Её иноземную красоту портили лохмотья — иначе назвать её платье было нельзя, а от тряпки, которой она накрывалась, несло вонью вещей, не знавших чистоты.
Девушка глядела настороженно и с вызовом.
— Ты кто такая? — Свет луны пробился сквозь тучи, и взгляд незнакомки упал на округлый живот Даши. — Носящая… — выдохнула она. — Давно я не встречала таких, как ты… Вставай! — Она пихнула кучу тряпья, та недовольно замычала и выпустила наружу грузную женщину с мазками седины в волосах и обрюзгшими щеками. Даже полумрак не скрывал глубокие складки у её губ и обвисшую грудь.
Смертные. Из тех, чья бедность не позволяла купить бессмертие. Ну конечно, кого ещё она могла здесь найти? Рождённые вопреки запрету, они существовали на отшибе жизни и встречались нечасто. Им доставались самые унизительные, презираемые бессмертными роли, и надежды на вечную жизнь у низов не было.
— Ну чего уставилась? — спросила толстая тётка.
Даша отвела взгляд.
— Я Нарине. — дружелюбно сказала смуглая. — А это Песня. Как нам тебя называть?
— Даша. Простите, что вторглась к вам, я лучше уйду.
— Что ты, останься. — Нарине оглядела Дашин наряд. — Вижу, тебе пришлось нелегко.
— Надо же какая вежливая. Да отсюда видно, что ты за птица, — вставила Песня. — Нам и без лишних ртов есть нечего. Может, ты вообще из этих, кто мозг пересаживает и туловища меняет? Вроде нашего президента или депутатов. Зачем исправлять тело по частям, когда можно надеть новое, так же? Главный вот уже двести лет у руля и ничего, только обличья меняет, перевёртыш окаянный.
— Прекрати, Песня, — вздохнула Нарине. — Она Носящая и она остаётся.
Песня присвистнула и тут же подобрела.
— Раз такое дело, милости просим. Хлеб будешь?
— Спасибо, — Даша робко приняла угощение и вгрызлась в твёрдую корку. Нарине протянула ей миску с варёным мясом и морковью — скромный пир, но Даша не знала, как благодарить хозяев. Пища на вкус была совсем как настоящая — наверное, она слишком измучена, чтобы почувствовать разницу.
— Вы здесь живёте? — спросила Даша, заранее зная ответ. Хотелось увести разговор от её положения.
— Это не наш дом, — улыбнулась Нарине. — Мы ищем брошенные постройки и кочуем с места на места. Ты меня здорово напугала: я уж подумала, хозяева вернулись. Вряд ли они нам обрадуются.
Басовитый смех Песни прокатился по дому, Нарине шикнула на неё.
— Почему тебя зовут Песня? — задала Даша давно назревший вопрос.
— Потому что, когда хреново, я всегда пою, — ответила женщина и затянула:
В забытой богами бесплодной земле
Спустись, ангел светлый, на руки мне.
В час беспросветный, в лихую беду
Веру в спасенье в тебе я найду.
Густой томный голос не мог принадлежать этой некрасивой обделённой судьбой женщине, но всё же глаза не обманывали, и накопившаяся за годы боль выходила из груди Песни преображённой.
— А хреново бывает частенько, — Песня печально улыбнулась.
— Мама, где ты? — Даша вздрогнула: голос доносился сверху. Мужчина плаксиво верещал: — Ма-а-а-м, тут темно, я боюсь!
Песня выругалась.
— Проснулся, будь он неладен.
— Кто проснулся? — спросила Даша.
— Мальчик мой, — ответила Песня. — Дурачок местный. Он мне не сын, пожалела его, отогрела, теперь ходит за мной, как за мамкой.
Рёв приближался, наконец с лестницы спустился давно не бритый мужчина, на вид Дашин ровесник. Волосы взлохмачены, лицо раскраснелось от натуги, с которой он выдавливал из себя слёзы.
— Мама! — Лицо его просветлело, как только он заметил Песню. —Ты меня одного оставила. — Он надул губы и плюхнулся возле названной матери. Скорость, с которой его эмоции сменяли друг друга, поражала.
Даша не смогла вымолвить ни слова.
Видя её округлившиеся глаза, Нарине пояснила:
— У него детская болезнь. Даже не может сказать, как его зовут, для нас он просто Мальчик. Долгая жизнь не пошла ему на пользу, — добавила она.
— Я слышала о таком, — сглотнула Даша, — но видеть не приходилось.
Когда срок жизни перевалил за два столетия, доктора забили тревогу: люди всё чаще сходили с ума и впадали в детство. Пройдя все циклы человеческой жизни, они возвращались к началу. Беспомощные, как младенцы, они создавали бреши в исправной системе ролей, освобождая место в конвейере. Что происходило с лишёнными разума, Даша не знала и никогда не встречала их вживую.
Песня протянула Мальчику краюшку хлеба, и сынок сменил гнев на милость.
Даша поёжилась, и Нарине тут же укрыла её несвежим одеялом. Она не сводила глаз с живота, в котором теплилась маленькая жизнь.
— Согрелась? — участливо спросила Нарине.
Даша кивнула.
— Расскажи, что же с тобой случилось?
— Я сбежала из донорского центра. — Даша выложила всё как на духу, решив довериться странным отшельникам.
— Не у каждого найдётся столько смелости, — сказала, выслушав историю, Нарине. Даже Песня смотрела на Дашу с уважением.
— Я тоже когда-то хотела ребёнка, — произнесла Нарине будто самой себе, — пока меня не поймали. Я была юной девушкой, жила в общине в пригороде. Как-то ночью приехали грузовики, оттуда высыпали люди в форме и побросали нас связанными в машины. Нам делали укол, а дальше пустота. Провал в памяти. После меня выбросили где-то на обочине, и когда я очнулась, было больно, а по ногам текла кровь. Я всё в тот момент поняла.
Даша боялась нарушить тишину, таившую одну на всех мысль.
— Я вырасту и тогда их убью, — твёрдо сказал Мальчик.
Песня погладила его по голове.
— Нашу общину разогнали, а вскоре я встретила Песню, и она научила меня, как выйти из рамок системы.
— Послать их всех на... — Песня вставила крепкое словцо, закрыв Мальчику уши.
— Что же мне теперь делать… — проговорила Даша.
Нарине вытащила из-за пояса прямоугольник плотной бумаги.
— Слышала о Хосписе? — тихо спросила она.
— Резервация смертных? Я не верю сказки.
— Знаю! — вставил Мальчик. — Там ферма людей.
— Конечно, людей, не гусей же, — отмахнулась Песня. — Да цыц ты, не мешай разговаривать! — Глянув на палец Песни, грозно нацелившийся ему в лицо, Мальчик обиженно притих.
— Раз в месяц туда курсирует поезд, — продолжила Нарине. — Он грузовой, но на него можно достать билет. — Она покрутила в руках бумажку. — Стоит недёшево. Я отдала за него всё, что у меня было. Когда покупаешь билет в один конец, не стоит жалеть о вещах, которых не можешь взять с собой. — Она усмехнулась. — Держи. — Нарине протянула билет Даше.
— Я не могу его принять! — испуганно ответила та. — Кто я такая, чтобы у тебя всё забрать? Я справлюсь сама.
— Не справишься, — отрезала Нарине. — Детям вход в этот мир заказан. Тебе не скрыть живота, а тем более младенца. В лучшем случае ты будешь изгоем, а в худшем… Не думаю, что они позволят нарушить закон хоть кому-то. Исключения из императива означают, что он уже мёртв.
Даша без сил спрятала лицо в ладонях, её голос звучал глухо, как из бочки.
— Как я отправлюсь туда одна? Вдруг там ничего нет?
— Должно быть, иначе легенда не была бы такой живучей.
Даша тяжело выдохнула и взяла билет — впервые она держала в руках настоящую бумагу — на нём стояла печать «ОПЛАЧЕНО» и указано время отправления. До отъезда оставалось пять часов.
— На вокзале меня тут же обнаружат, — сказала Даша. — Наверное, я уже в розыске, и камеры быстро распознают лицо.
— Об этом не думай, — спокойно ответила Нарине. — Я проведу тебя мимо камер, вокзал я знаю вдоль и поперёк. — Она усмехнулась. — Для надёжности завяжи лицо платком.
Даша кивнула: возможно, это сработает.
— Когда я сяду в поезд… что дальше?
— Едь до конца, после высадки иди на восход. Не бойся, с тобой будут люди.
Даша с надеждой взглянула на Песню.
— Я не поеду, — покачала головой та. — Как я оставлю своего сынка? Два билета мне точно не потянуть. — Она с нежностью посмотрела на Мальчика, сложившего голову ей на колени, — тот безмятежно спал.
— Ты тоже отдохни, — сказала Нарине. — Скоро тебя провожать.
Вокзал кишел пассажирами с баулами, тележками и сумками на колёсах. Вместе с ношей люди исчезали в вагонах; громкий хлопок, разгон — и поезда, нырнув в вакуумные норы, уносили их в разные стороны света. Над гомоном станционного муравейника объявлял прибытие и отправку бесстрастный голос богини, и каждый замирал в ожидании, вознеся глаза к небу.
— Нам сюда, — кивнула Нарине в сторону допотопных грузовых поездов, похожих на длинных зелёных гусениц. Казалось, за полтора века те совсем не изменились.
Они оставили Песню и Мальчика спящими в тишине покинутого дома.
— Твой вагон в голове поезда. Пора прощаться, — сказала Нарине. — Нельзя, чтобы нас видели вместе.
Даша сжала её худенькие плечи в объятиях. Она ещё не встречала такой доброты — тёплые ручьи текли по щекам и тут же высыхали на солнце. Нарине вырвалась и побежала прочь.
Даша прошла в вагон, сжимая свёрток с нехитрой провизией. Почти все места были заняты, люди с напряженными лицами пристёгивали ремни, готовясь к старту, кто-то уже разворачивал снедь, торопясь наполнить желудок. Поношенное платье болталось на ней мешком и надёжно скрывало то, что другим видеть не следовало. Даша сняла с лица платок — теперь она в безопасности. В застоялом горячем воздухе было не продохнуть, пахло едой и потом, но когда поезд тронулся, прохлада полилась в открытые окна вместе с убаюкивающим гулом маглева.
Утопавшая в жарком мареве станция поплыла назад. Вдалеке Нарине в домашнем халате и тапочках разъясняла что-то двум мужчинами в полицейской форме. Даша не могла оторвать взгляд от окна, даже когда вокзал скрылся из глаз, и подумала, что есть в этом мире ангел, который её бережёт.
К концу пути попутчиков осталось пятеро, из них три женщины. Они с любопытством оглядывали друг друга, зная, что их вскоре их свяжет общая тайна.
Три часа спустя скоростной поезд остановился у затерянного в высокой траве пятачка асфальта. Над дремлющим лесом поднималось солнце.

***

— Да, господин министр, — Касапин пригладил усы мокрыми от слюны пальцами, — работаем. Поставки бесперебойные, товар высшего качества, мы сами проводим тщательный отбор кандидатов. По всем параметрам отличный генетический материал, да. Питомник в экологически чистом районе, вдали от городов, отменный воздух, здоровое питание, медицинская помощь при необходимости. Лет через двадцать ждём подросший приплод, лучшее тело я вам лично подберу. Что? Жена хочет обновиться? Без проблем! И ей найдём девчонку высшего сорта. Товар всегда дефицитный, но для хороших людей не жалко. Понял, отчитаюсь в понедельник. Всего доброго!
Главврач устало выдохнул и потянулся к сигарете.
Дверь с грохотом распахнулась: с порога сверкала глазами очередная Носящая.